К Заслуженному учителю, Почетному гражданину г. Александрова, члену клуба «Родной Александров» Евгении Кузьминичны Станниковой мы обратились с просьбой написать в газету статью, посвященную юбилею города. Предложили стандартный набор тем. Но Евгения Кузьминична ответила, что она хотела бы написать не о городе, а о людях, о тех, чьи имена нельзя забывать, потому что историю города творили они, и потомки должны это знать.
Педучилище Александрова предвоенных и военных лет. Его педагогический коллектив, почти мужской, отличающийся удивительным нравственным совершенством. Вот выбранная Евгенией Кузьминичной тема. А высокую нравственность мужского коллектива подтвердила ярким примером:
- Коллектив прививал питомцам благоговейное отношение к женщине. Не однажды приходилось наблюдать, как Григорий Данилович Амплеев или другой мужчина, почтительно вставал со стула и склонял голову перед Марией Алексеевной Замятиной или другой женщиной. Этот естественный импульс их нравственного богатства передавался нам, почти девичьему контингенту учащихся. За три года учебы я не слышала от учителей ни одного резкого замечания. Они покоряли нас своей любовью. Почему и хотелось быть похожими на них.
«ДО – РЕ – МИ – ФА – СОЛЬ – ЛЯ – СИ, ШИРОГОРОВ, НЕ ФОРСИ»
С завидным признанием и теплом нерасторжимости его духовной высоты и высоты искусства, которые он щедро дарил людям, многими поколениями напевалась эта юмореска, сочиненная неизвестно кем: до-ре-ми-фа-соль-ля-си, Широгоров, не форси.
Это наивное и доброе признание дела, которому всей своей жизнью был предан Василий Михайлович Широгоров, церковный регент, а затем высочайшей квалификации учитель.
Строгий преподаватель музыки и пения Василий Михайлович Широгоров слышал каждый шорох в классе и однообразно замечал, глядя в сторону исходящего звука: «Миленькие, музыка любит тишину». Все его существо во имя музыки и образования наших душ. Уроки он строил по одной схеме: по звонку вход в класс под маршевую музыку, аккорд на посадку, музыкальная грамота с практикой на рояле, история мировой музыки, художественный расклад поэтического текста детской песни. Ее мелодия. Вокальное исполнение. Но это кажущееся однообразие. Уроки были разнообразны. Только очень быстро они проходили.
Василий Михайлович вел вне уроков хор, кружок сольного пения и домбровый оркестр. Результатом многоплановой его работы было приобщение к высокому, вечному всего контингента учащихся. Он был постоянным устроителем или участником концертов в актовом зале педучилища, в железнодорожном клубе. Сам он пел, обладая сильным и красивым басом. В зале педучилища пел вполголоса: зал не вмещал силы звука. В железнодорожном клубе звук его голоса заполнял аудиторию без всяких усилителей. Неповторимо звучат в моей душе: «Чую правду», «Широка страна моя родная» и др. Во время войны, где только не давал концертов он со своими «артистами»: в госпиталях и отдельных палатах, на малых сценах собраний, встреч. Не было речи о рояле, пианино: педучилище теснилось в небольшом доме за монастырскими стенами. Репетиции шли в его собственном доме. Его старенькую физгармонию возили на санках к месту концерта.
Малого роста, крепкий и осанистый, аккуратный, свежий, чисто выбритый и под ежик подстриженный, в стандартном костюме тех лет, он производил впечатление недосягаемой высоты и притягательной силы. Веселый и общительный, он позволял вслух любоваться своей безукоризненной внешностью и отшучивался: « Да это не я. Это все супруга - заботница». Думается, много в его обаянии было от нее, заботницы, и внешнего и внутреннего, раз хватало терпения и привета для постоянных занятий мужа со студентами в собственном жилье.
После ликвидации педучилища на главной улице города можно было часто видеть одиноко шагающего пенсионера, по-прежнему подтянутого, приветливого, остроумного. Как-то он спросил меня о Марии Алексеевне Замятиной, которую я навещала, но, к стыду своему, редко. Однажды она меня встретила словами: «Женя, ты свинья. Разве можно так долго ко мне не приходить?» Василий Михайлович в момент отреагировал памятным юмором: «А я, стало быть, как к ней зайду, так и захрюкаю». И его специфическое «стало быть» не было лишним, а каким-то широгоровским элементом аромата его неофициальной речи. Когда он пел или чародействовал дирижерской палочкой, а душу заполняли благостные звуки, то казался поистине огромной горой, сочетающейся с его духовной сутью и фамилией. Он жил среди людей и щедро раздаривал им богатства своей души, внося немалую лепту в музыкальную культуру города Александрова.
Имя Василия Михайловича Широгорова в памяти его современников навсегда осталось рядом с именем Сергея Алексеевича Коршункова. Так как концерты их были результатом совместного вдохновения. Его любовь к людям уж точно имела обратную связь: закрепилось за ним прозвище всех поколений его воспитанников - миленький.
ПЕРВАЯ СРЕДИ СЛОВЕСНИКОВ
На фотографии 1940 года коллектива преподавателей педучилища в первом ряду на втором месте Мария Алексеевна Замятина, Савватий Ефимович Федоровский, Иван Алексеевич Кузин (он же директор). Второй во втором ряду Яков Григорьевич Шишков. Все они преподавали русский язык, литературу, методику преподавания русского языка. Патриархом среди них и непререкаемым авторитетом, бессменным ревнителем за культуру устной и письменной речи до ликвидации педучилища была Замятина.
Пятая в сообществе мужчин, замечательных специалистов, женщина определялась нами, несмышленышами, первым среди всех словесников. Наверное, в учительнице мы ощущали материнскую суть, наша женственность формировалась во многом под ее влиянием. По отношению к учащимся она была психологом-диагностом, и требования каждому предъявляла разные, стараясь от каждого добиться максимального результата. Она не вела групповых дополнительных занятий с безграмотными, а регулярно приходила на час раньше для занятий с одним учеником. С неменьшей заинтересованностью она звала на этот час и написавшего лучшее сочинение или стихи. Зачем? Вероятно, для созидания постоянного совершенства разных способностей. Она так и слыла знатоком возможностей человеческих душ.
Привлекала ее естественная женская красота: природно вьющиеся волосы, крутой, чистый, без единого пятнышка лоб, добрые ироничные серые глаза, волевая складка рта. Она никогда не красилась, наверное, потому, что и так была привлекательна.
Ходила в официальном костюме, меняла белые кофточки и разные брошки. В холода жакет заменяла очень теплой шерстяной голубой кофтой. Обувь носила на низком каблуке. Учила девушек ступать мягко, терпеть не могла каблучного стука. Могла, улыбаясь бросить фразу: «Стучит каблуками, как полковая лошадь копытами». А на уроке, тоже улыбаясь, могла сказать: «Полно врать», если кто-то пытался делать вид, что знает суть вопроса. Чувствовалась ее требовательность и материнская доброжелательность. Она воспитала в нас женственность и гражданскую ответственность. Через семь лет после окончания педучилища меня пригласили работать в родное учебное заведение преподавателем русского языка, литературы, методики. Как родная мать меня встретила Мария Алексеевна. Был уже новый состав учителей словесности. Уцелели в войне Г.Д. Амплеев, Я.Г. Шишков, но в Александров не вернулись. Ушел на пенсию С.Е. Федоровский, сняли с работы директора И.А. Кузина. Она снова стала для меня моим учителем, методистом и инспектором, поскольку я была зелена для этой миссии. Ее науку, теплоту сердца и мощь плеча ощущаю по сей день.
ОН НЕ УМЕЛ ПРИСПОСАБЛИВАТЬСЯ К ОБСТОЯТЕЛЬСТВАМ
Совершенно незаурядной личностью был в педучилище преподаватель истории Никон Яковлевич Толкачев.
Если М.А. Замятина, А.В. Виноградов, В.М. Широгоров и большинство других молчали о жизни до 1917 года, избегали разговоров о своем происхождении, то Никон Яковлевич говорил не только о революции, но и о своем в ней участии. Вот уж кто все и всех держал в голове, был прекрасным рассказчиком, будил мысли, силой слова создавал живые картины далеких событий. Студенты знали, что ему надо было не просто рассказать, а выжать из сказанного «изюминку», главное.
Н.Я. Толкачев вернулся с фронта инвалидом в звании капитана. После долгих странствий по госпиталям он снова преподает историю в педучилище. Ныряющей походкой словно влетал в класс и влюбленными глазами оглядывал каждого ученика, искусно развивал желание вступить в спор по какому-либо из вопросов. Если не участвовали в дискуссии кто-то из его надежных «мыслителей», он обычно с вызовом обращался: «Ну, а ты там что сидишь?» Это был его методический конек. Как никто другой, он учил мыслить и развивал самостоятельность.
Когда в 1951 году я стала его младшей коллегой, он радовался, а я ощущала его искреннюю отцовскую заботу. В сентябре же он пошел ко мне на урок по «Слову о полку Игореве». Изо всех сил стараюсь потрафить ему, делая упор на разные дать и временные периоды, за которые он нас гонял на уроках. Он не оценил мои старания, а его отчий удар определил мою методику на все оставшееся время: «Зачем Вам эти даты. Пусть ими занимаются историки. Работайте над образами, над художественным словом. Они у Вас в тени остались». У него была богатая личная библиотека, созданная до 1917 года, благодаря которой я узнала многое из того, что на долгие годы было изъято из библиотек, запрещено, в том числе «Библия». Марксист не был атеистом, но верил в светлое будущее.
В марте 1953 года он едет на похороны Сталина. Его пропустили к гробу по сохранившемуся у него документу продотрядчика за подписью Сталина во время гражданской войны под Царицыном. Но в этой давке он еле уцелел, потерял партийный билет и получил за это строгий выговор по партийной линии. Горком партии часто использовал его незаурядный ум для серьезных лекций по политике, по философии, по теории коммунизма, истории. А он будто искал приключений на свою голову, на одном из партактивов заявил: «Нет в нашей стране диктатуры пролетариата, и не было». За это его обсуждали на пленуме ГКВКП(б), морально избили, опять - выговор, но не объявили врагом народа и не посадили, наверное, потому, что был лично знаком со Сталиным. Была у него групповая фотография, где он в 1928 году в Сибири засвидетельствован вместе с вождем.
Это была чистая душа, не умевшая и не пытавшаяся приспособиться к обстоятельствам. Военных наград у него была полная грудь. Жил в подвальчике, пытался попросить благоустроенную квартиру, но его не поставили даже на очередь. Он уехал в Ейск. Там и умер в 1966 году. Это была светлая личность, максималист, способный верить и ошибаться, но не способный воспринимать ложь. Талантливого педагога вспоминают благодарные ученики. Помнят и мои сын и дочь, он был их крестным отцом.
Окончание в следующем номере.
Е. СТАННИКОВА.
